Работа в судебном процессе отличается от других форм деятельности правозащитников. Тому есть по меньшей мере три причины.
Во-первых, уголовно-процессуальная деятельность формально регламентирована, и, следовательно, общение с судьями, прокурором, защитниками, потерпевшим, обвиняемым должно происходить в рамках, определяемых правом. В суде от представителя правозащитного общественного объединения потребуется знание Конституции Российской Федерации, Уголовно-процессуального кодекса РСФСР, а также хотя бы некоторых постановлений Пленума Верховного суда Российской Федерации и Конституционного Суда Российской Федерации.
Во-вторых, существует «право в кодексах» и «право в жизни». Изучив указанные нормативные источники, вы получите лишь теоретические представления о действующем праве. Для успешной правозащитной деятельности не менее важно понимать, как не в схеме, а на самом деле функционируют правоохранительная и судебная машины, от чего, помимо требований закона, зависит содержание постановлений, определений, приговоров, какие ваши шаги и почему окажутся эффективными. Чтобы ориентироваться в ситуации судебного рассмотрения уголовного дела, надо овладеть довольно изощренным know how. Вот почему мое выступление посвящено не просто законодательству, но именно технологии работы в суде.
В-третьих, юридический мир настолько не похож на обыденный, что можно говорить о виртуальной реальности, где, как шахматные фигуры, взаимодействуют по правилам игры не живые люди, а «субъекты права». Характер и объем прав и обязанностей человека, попавшего в этот замысловатый мир, зависит от того, личину какого «субъекта права» он наденет. Представитель правозащитного общественного объединения может принять на себя, в зависимости от избранных им тактики и стратегии, несколько ролей: защитника, общественного защитника, общественного обвинителя, представителя потерпевшего (гражданского истца, гражданского ответчика), ходатая.
Из перечисленных фигур наибольшие возможности в уголовном судопроизводстве имеет защитник. Согласно ч. 4 ст. 47 УПК РСФСР в редакции федерального закона от 17 мая 1996 г. представитель общественного объединения допускается в качестве защитника на любой стадии уголовного судопроизводства (в том числе и при производстве предварительного расследования), независимо от разрешения следователя и суда, по делу любого согласного с этим лица, даже если он не является членом соответствующего общественного объединения. Например, защитник имеет право на свидания с содержащимся под стражей обвиняемым, а общественный защитник в этом вопросе зависит от усмотрения следователя, прокурора, судьи; в законе нет указания на право общественного защитника знакомиться с материалами уголовного дела, а защитнику по окончании предварительного следствия или дознания, а иногда и раньше все материалы дела предъявляются в обязательном порядке; защитник вправе обжаловать приговор в кассационном порядке, а общественный защитник вынужден довольствоваться приговором и обратиться с кассационной жалобой в вышестоящий суд не может.
Однако не всегда представитель правозащитного общественного объединения должен становиться «ферзем» и принимать на себя наиболее ответственную и оснащенную правовыми средствами роль защитника. У этого положения есть не только плюсы, но и минусы. Так, традиционно считается, что позиция защитника жестко связана с позицией подзащитного; если последний отрицает свою виновность, было бы предательством со стороны первого заявить, что его доверитель совершил преступление, но заслуживает более мягкого наказания. Общественный защитник более связан с позицией выдвинувшей его организации или трудового коллектива, нежели с позицией подсудимого; более того, они могут заранее договориться с адвокатом и дополнять друг друга перед судом так, чтобы каждый из них в рамках своей роли говорил то, что не может по тактическим соображениям сказать другой. Например, защитник настаивает на полной невиновности доверителя, и поэтому ему неудобно и даже опасно просить на случай осуждения мягкого наказания: суд решит, что адвокат не уверен в невиновности клиента; общественный же защитник может говорить о положительно характеризующих подсудимого обстоятельствах, которые делают несправедливым применение к нему наказания в виде лишения свободы. Перед заявлением ходатайства (например, об освобождении из-под стражи обвиняемого и передаче его под поручительство общественного объединения) общественное объединение, представитель которого не является особой процессуальной фигурой (защитником, представителем потерпевшего и др.), может и вовсе не задаваться вопросом о виновности человека: даже если он и совершил приписанное ему деяние, это вовсе не означает, что до суда он должен содержаться в следственном изоляторе, когда нет оснований думать, что он скроется от следствия и суда или совершит новое преступление.
Итак, защищая права людей в уголовном судопроизводстве, общественное объединение должно определить меру и юридическую форму своего участия в деле; бывают случаи, когда полезно разотождествиться с лицом, в интересах которого действуешь.
Пожалуй, наиболее сложные проблемы уголовного судопроизводства связаны с доказыванием. Технология работы в процессе включает холодный расчет, одним из проявлений которого служит чувство меры: никогда не нужно доказывать большее, когда достаточно доказать меньшее. Так, неразумно оспаривать доказательство по существу (например, изобличать свидетеля во лжи), если можно продемонстрировать недопустимость использования этого доказательства (например, привлечь внимание суда к тому, что свидетель знает обстоятельства происшествия понаслышке и не может указать источник своей осведомленности). Получение доказательств с нарушением закона губит их юридически (т.е. в рамках виртуальной реальности судопроизводства); даже если извлекаемые из них сведения абсолютно достоверны и сомнений не вызывают, эти материалы не могут быть положены в основу приговора.
Допустимость доказательств рассматривалась как их неотъемлемое свойство и советской юридической наукой, но на нарушения закона при их получении всегда смотрели сквозь пальцы (результат «обвинительного уклона»), пока 16 июля 1993 г. одновременно с введением суда присяжных не была создана процедура исключения из разбирательства недопустимых в качестве доказательств материалов. Статья 69 УПК РСФСР была дополнена частью третьей: «Доказательства, полученные с нарушением закона, признаются не имеющими юридической силы и не могут быть положены в основу обвинения...».
Потом эту идею подхватили составители Конституции Российской Федерации и отразили ее в ч. 2 ст. 50 Конституции. Практика исключения из разбирательства недопустимых доказательств начала развиваться в судах присяжных, а потом постепенно проникла и в другие суды.
Доказательственное право достаточно изощренно, чтобы надеяться на квалифицированные действия на этом поле не имеющего специальной подготовки представителя правозащитного общественного объединения. Однако полезно, отправляясь в судебное заседание, помнить некоторые типичные нарушения закона при сборе доказательств, за которые можно ухватиться не только юристу.
Самое любимое нарушение, допускаемое следователями, — это неразъяснение обвиняемому права не свидетельствовать против себя и своих близких родственников, предусмотренное ч. 1 ст. 51 Конституции Российской Федерации. Это нарушение — лишь верхушка айсберга, венчающая леденящую душу технологию получения признаний от подозреваемых и обвиняемых, технологию, включающую неоправданно жесткий захват подозреваемого, выколачивание из него самоизобличающих показаний и документов в первые несколько часов пребывания в помещении органа внутренних дел (отделении милиции, РУОП), длительное содержание в нечеловеческих условиях СИЗО.
Часто подсудимые, признававшие себя виновными в ходе расследования, в суде заявляют о применении к ним незаконных методов получения показаний. Представитель правозащитного общественного объединения должен иметь в виду, что правдивость такого утверждения практически не доказуема: с момента предполагаемого избиения прошло несколько месяцев; фамилии работников милиции, применявших пытки, как правило, не известны жертве; если фамилии предполагаемых истязателей и при сем присутствовавших названы, то, вызванные в суд, они решительно ото всего отпираются и утверждают, что действовали строго в рамках закона, чуть ли не пылинки сдували с задержанного, а если медики из травмопункта и зафиксировали на теле подозреваемого синяки и ссадины перед помещением его в ИВС — так это потому, что он спьяну сам упал либо оказывал сопротивление. Прокуратура, когда ей поручается проверка заявлений об избиениях, получает объяснения от работников милиции, которые, разумеется, отрицают применение пыток, и в итоге проверки выносится постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.
Если защитник-адвокат настаивает в суде на проведении такой проверки, то, поскольку результаты ее известны заранее, делает он это для очистки совести, если не для отвода глаз.
Перед представителем правозащитного общественного объединения, столкнувшегося с заявлением подсудимого о применении к нему пыток, встает дилемма: доказывать недостоверность или недопустимость сомнительных показаний. Очевидно, что проще и быстрее устранить самоизобличающие показания из разбирательства, сославшись на их недопустимость по причине неразъяснения подозреваемому и обвиняемому конституционного права не свидетельствовать против себя и своих близких родственников. «Если подозреваемому, обвиняемому, его супругу и близким родственникам при дознании или на предварительном следствии не было разъяснено указанное конституционное положение, показания этих лиц должны признаваться судом полученными с нарушением закона и не могут являться доказательствами виновности обвиняемого (подозреваемого)», — гласит абз. 3 п. 18 постановления Пленума Верховного суда Российской Федерации от 31 октября 1995 г. № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции Российской Федерации при осуществлении правосудия».
Впрочем, надо иметь в виду, что Верховный суд Российской Федерации слишком многочислен, чтобы поддерживать единообразие судебной практики; поэтому в некоторых судебных составах исподтишка обходят требования Конституции Российской Федерации и Пленума Верховного суда Российской Федерации, рассматривая данное нарушение прав человека как несущественное, но такая позиция грубо противоречит закону.
Сразу же после захвата подозреваемого он, сломленный и запуганный, пишет собственноручные «чистосердечные признания». То, что этот текст исполнен его почерком, оказывает на судей гипнотическое воздействие, особенно если не удалось доказать домогательство этих признаний путем насилия и угроз. Этот документ также не имеет юридической силы, поскольку, как только человек попал в руки правоохранительных органов, они обязаны разъяснить и обеспечить его права (ст. 58 УПК РСФСР). Если эти права не разъяснены, т.е. в материалах уголовного дела нет отметки об их разъяснении, нельзя использовать в качестве доказательства виновности подсудимого какие бы то ни было документы, вышедшие из-под его пера; в противном случае правосудие воспользовалось бы возникшей по вине правоохранительных органов юридической неосведомленностью человека.
Довольно типичное нарушение закона — проверка показаний на месте. Это следственное действие не предусмотрено российскими законами. Особенно часто вывозят на место происшествия лиц, признавшихся в кражах, когда никаких других доказательств нет: похищенные вещи бесследно исчезли, на месте происшествия не были зафиксированы пригодные для идентификации отпечатки пальцев. Подчас человека, пойманного с поличным, принуждают или уговаривают «взять на себя» еще несколько нераскрытых квартирных краж. Юридического значения протокол проверки показаний на месте не имеет, поскольку такого следственного действия российские законы не знают; в лучшем случае можно считать это мероприятие допросом или осмотром места происшествия. Когда у следствия есть признание, зафиксированное в прокуратуре в протоколе допроса подозреваемого (обвиняемого), а потом еще и в присутствии понятых на месте происшествия, — это, по сути, одно признание. Последующий протокол не подкрепляет, а лишь повторяет версию, изложенную в предыдущем. Осудить же человека на основании его признаний, даже повторенных многократно в разной обстановке, нельзя (ч. 2 ст. 77 УПК РСФСР).
Требовать исключения из разбирательства материалов, не допустимых в качестве доказательств, можно не только в ходе судебного разбирательства, но и в стадии назначения судебного заседания, когда судья единолично знакомится с уголовным делом и решает, работать ли с ним дальше суду либо направить по подсудности, а также для производства дополнительного расследования; на этой стадии процесса производство по делу может быть приостановлено и прекращено. Соответствующий прецедент был создан Президиумом Верховного суда Российской Федерации в 1996 г. по делу Митяева и Полыгалова.
Если вы все-таки решили опровергать какие-либо доказательства не по формальным основаниям, а по существу, вам надо иметь в виду, что суд, лишенный возможности проводить розыск свидетелей и из-за большой загруженности избегающий затягивать рассмотрение дел истребованием новых материалов, отрицательно относится ко всему, что замедляет ход процесса или возлагает на него дополнительное бремя. Допустим, вы заявляете ходатайство о вызове врача «скорой помощи», который осматривал смертельно раненную потерпевшую и мог, как вам кажется, слышать ее последние слова. Скорее всего суд откажется удовлетворить ходатайство просто потому, что вы не назвали фамилию и адрес врача: без этих сведений повестку посылать некому, а проводить оперативно-розыскные мероприятия по установлению нужного вам свидетеля суд не вправе. Однако если вы сообщите суду, что очевидец, показания которого вам нужны, вами найден и сейчас ждет в коридоре, он почти со стопроцентной вероятностью будет вызван и допрошен в судебном заседании. Полезно, защищая подсудимого, позаботиться о сборе характеристик, справок о состоянии его здоровья, не рассчитывая, что эту работу выполнят прокурор или судья.
Наконец, даже самая блестящая работа в суде ничего не стоит, если ее результаты не отражены в протоколе судебного заседания. Вышестоящая инстанция, к которой, возможно, вы обратитесь с жалобой, судит о происходившем в суде первой инстанции по протоколу. Защитник вправе ознакомиться с протоколом судебного заседания и принести на него свои замечания, но правильность этих замечаний оценивает судья, председательствовавший в процессе; отклонение тетрадки замечаний на протокол постановлением в несколько строчек характерно для отечественного уголовного процесса. Значит, лучше всего бороться с фальсификацией протокола судебного заседания подгонкой его содержания под приговор до, а не после изготовления протокола. Пункт 11 сохраняющего юридическую силу постановления Пленума Верховного суда СССР от 5 декабря 1986 г. № 15 «О дальнейшем укреплении законности при осуществлении правосудия» позволяет всем вести записи по ходу судебного процесса; фото-, кино- и видеосъемка в зале суда могут производиться только по разрешению председательствующего по делу. Следовательно, представитель правозащитного общественного объединения может вести обычные и стенографические записи, а также, со своего места, аудиозапись процесса. Когда на столе у участника процесса стоит работающий магнитофон, опасность намеренного искажения показаний в протоколе судебного заседания уменьшается. Целесообразно знакомиться с протоколом судебного заседания не только после вынесения приговора по делу, но и на промежуточных этапах, особенно — после отложения судебного заседания. Даже если не все свидетели явились в суд и без отсутствующих невозможно всестороннее и полное рассмотрение дела, суд вправе допросить прибывших лиц и отложить заседание. Как правило, наш суд многократно откладывает завершение процесса; желательно знакомиться с записью показаний допрошенных лиц «по горячим следам».
Вопрос. А если следственный эксперимент состоит в том, что человека привезли на место и просят его пройти тем же путем? Он прошел, все это отснято. Затем его заставляют произнести показания против себя и эту пленку представляют в суд как следственный эксперимент.
Ответ. Следственный эксперимент предполагает проведение опытных действий. Например, человеку, который утверждает, что убил свою жену и за два часа закопал ее на опушке леса, предлагают вырыть рядом с местом обнаружения тела покойной яму такой же глубины. Если он копает ее четыре часа, делается вывод, что избавлялся от трупа не он либо у него был сообщник. Описанное вами мероприятие — это, по сути, проверка показаний на месте, так как никаких опытных действий при этом не проводится. По результатам такого мероприятия не могут юридически корректно быть сделаны выводы о том, что данный человек знает это место и уверенно здесь ориентируется: понятые, не будучи экспертами, не могут сказать, уверенно или неуверенно вел себя подозреваемый.
Вопрос. Вы сказали, что всякий имеет право вести запись, допустим, корреспондент. Судья говорит: не надо, не желаю. Куда обжаловать это?
Ответ. Сперва надо все-таки объяснить судье, что вы в своем праве. Делать это нужно в вежливой и уважительной форме, ссылаясь на цитировавшееся мною Постановление Пленума Верховного суда СССР от 5 декабря 1986 г.
Вопрос. Допустим, отбирают этот диктофон или удаляют из зала...
Ответ. Следующий шаг — просить у судьи вынести определение по этому поводу. Некоторые судьи боятся фиксировать акт произвола на бумаге и идут на попятный. Следующий шаг — обратиться к председателю суда и опять-таки вежливо с ним побеседовать. И наконец, вы вправе обратиться с жалобой на поведение судьи в Квалификационную коллегию судей.
Вопрос. А если высказать недоверие и отвести судью?
Ответ. Корреспондент отводить судью не может. Если представитель общественного объединения, действующий в процессуальном качестве (защитника, общественного защитника и др.), отводит судью, это законно.
Вопрос. На что можно ссылаться, говоря о проверке показаний на месте как не имеющей юридической силы и об опытных действиях, которые должны сопровождать следственный эксперимент?
Ответ. В абз. 2 п. 16 упомянутого постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 31 октября 1995 г. № 8 сказано: «Доказательства должны признаваться полученными с нарушением закона, если... собирание и закрепление доказательств осуществлено... в результате действий, не предусмотренных процессуальными нормами». Условия производства следственного эксперимента, отличные от условий проверки показаний на месте, определяются ст. 183 УПК РСФСР. Кроме того, в ст. 87 УПК РСФСР в исчерпывающем перечне протоколов, используемых в качестве доказательств, нет упоминания о протоколе проверки показаний на месте.
Вопрос. Хотелось бы услышать ваше мнение о проекте нового УПК и его последствиях для демократичности правосудия.
Ответ. Мнение мое по поводу этого проекта отрицательное. Во-первых, он не изменяет характера современного советского уголовного процесса, неоинквизиционного по форме, расправного по сути. Во-вторых, новшества проекта либо бессмыслены, неэффективны, либо разрушительны. Например, идея передать в ведение коллегий из трех профессиональных судей рассмотрение дел о наиболее тяжких преступлениях уже опробована в первые два месяца этого года. В результате небольшие по численности краевые и областные суды остановились, а «пропускная способность» таких гигантов, как Московский городской суд, уменьшилась почти в три раза; качество рассмотрения дел при этом не улучшилось, что я могу засвидетельствовать как судья, неоднократно председательствовавший в таких «тройках». Апелляционный порядок пересмотра приговоров, предлагаемый авторами, означает не только растрату времени на повторение уже состоявшегося в первой инстанции процесса, не только вызов потерпевших и свидетелей в суд еще раз, но и возможность поворота к худшему, вынесения обвинительного приговора вместо оправдательного. Это — дорогостоящий и усложненный порядок работы; главная же нелепость в том, что применяться он, по замыслу, будет не по наиболее сложным делам, когда на карту поставлена жизнь или свобода человека, а по делам о преступлениях небольшой тяжести. Мне же всегда казалось, что усложнять процедуру надо по делам о преступлениях значительной тяжести, когда последствия неправомерного осуждения оказываются катастрофическими. Согласно данному проекту будет запрещено применять в виде меры пресечения залог по делам о наиболее распространенных преступлениях, совершение которых может повлечь более строгое наказание, нежели пять лет лишения свободы; значит, авторы проекта не считают актуальным сокращение тюремного населения и планируют дальнейший рост числа арестованных, медленно умирающих от дурной пищи, скученности, туберкулеза. Нет никакого смысла дезорганизовывать судопроизводство нововведениями, если они таковы.
Вопрос. Четверо молодых людей обвиняются в том, что они в 1982 г. ограбили пункт обмена валюты и при этом убили двух человек. Одного из подозреваемых вообще не находят. Постепенно обвинение меняется таким образом, что убил вот этот четвертый, его нет, и дело вот этих троих выделяется, поскольку там уже нет дела об убийстве, а всего-навсего об ограблении, в отдельное дело. По логике вещей, как только их осудят, этот четвертый становится убийцей, фактически не сказав в свое оправдание ни одного слова. Это вообще законно ли и возможно ли? Я понимаю, что бывает выделение в особое производство, но это выделение, на мой взгляд, влияет на весь ход дальнейшего разбирательства.
Ответ. Да, это законно, более того, существует теория, что каждый имеет право на персональное разбирательство его дела. И связано это с тем, что еще не известно, поймают ли четвертого, а эти ребята сидят в следственном изоляторе, а может, всех их еще и оправдают — кто знает. Поэтому они должны получить разрешение своей участи как можно скорее. Либо поехать в колонию, что лучше, чем в следственном изоляторе гнить, либо быть оправданными.
Вопрос. Может ли рассматривать это дело, в котором убийство было как существенная составная часть, районный суд, а не городской?
Ответ. Если обвинение предъявлено по ст. 102 УК РСФСР или по ч. 2 ст. 105 УК Российской Федерации, то нет, не может. Такие дела подсудны судам субъектов Российской Федерации.
Вопрос. А может быть, это они убили?
Ответ. Все зависит от того, какое предъявлено обвинение. Теоретически можно представить себе, что судья районного суда, получив это дело, скажет, что им напрасно не вменили совершение убийства. В этом случае он вернет дело на доследование, и тогда дело рано или поздно может дойти до городского, краевого, областного суда.
Вопрос. Сколько времени могут содержаться под стражей до рассмотрения дела эти люди?
Ответ. Это зависит от того, за кем числятся заключенные под стражу: за прокуратурой или за судом. Если за судом, то они могут находиться в СИЗО неограниченно долго. А за органами следствия они могут числиться, если это особо тяжкое преступление, максимум 18 месяцев плюс 6 месяцев с санкции судьи для ознакомления с делом.
Правозащитник Шепида Виталий Данилович
Комментариев нет:
Отправить комментарий